VII. Сказание седьмое.
Мертвые сраму не имут!

VII. Сказание седьмое.
Мертвые сраму не имут!

На гордых базилевсов древнем троне,
своей наемной стражей окружен,
как царь Приам в спасенной чудом Трое,
сидел Цимисхий, в думы погружен.
Убрались россы из его владений,
казне его убыток причинив...
А кто вернет издержки от сражений,
оплатит кто сожженных цену нив?
Но, впрочем, это для царя не страшно -
Господней волей выживет народ,
крестьяне вновь засеют свои пашни,
опять приток монет в казну пойдет.
Не это страшно! Вспоминать о прошлом,
о том, как содрогнулся Цареград
от поступи полков "архонта россов"
Цимисхию страшнее во сто крат!
Подумать только - если б не удача,
что осенила Склира в том бою,
то вся война сложилась бы иначе...
Константинополь предал бы огню
языческий и сумрачный владыка,
Империя склонилась бы пред ним,
и пал бы в прах пред варваром Великий
Град Городов, Второй священный Рим.
"О Господи, хвала тебе и слава!
Ты жизнь и власть оставить мне решил!"
Но все же росской властелин державы
к границам Византии подступил.
Он здесь, он рядом, и он копит силы,
чтоб снова устремиться на Царьград...
Его полки доднесь непобедимы,
и хватит ли в Империи солдат,
чтоб снова задержать "архонта россов"?
Дни напролет и ночи думал царь
над этим устрашающим вопросом:
неужто суждено, как было встарь,
пред варварами Риму вновь склониться?
Но выход есть, и стар он, словно мир:
Покуда не готов твой недруг биться,
его ударь ты в спину, сам - незрим.
Арабов, турок, немцев, франков, свеев
призвать за злато под ромейский стяг,
в солдаты по стране забрать скорее
всех тех, кто меч способен в руки взять -
пускай язычник в этот мир поверил!
На всех границах войны прекратя,
любой ценой стремясь достичь победы,
обрушить все на варваров вождя
могущество Империи Ромеев -
пришла пора славян прижать к стене!
А кто из них в сраженьях уцелеет,
тем победитель кандалы наденет,
и в рабском сгинут варвары ярме...

*****

В Болгарию с богатою добычей
вернулись Святославовы полки.
В столице, как велит седой обычай,
быков Перуну в жертву принесли.
Спокоен князь, хоть он не верит грекам:
в горах на юге выставлен дозор,
и воины, привычные к победам,
сумеют дать захватчикам отпор
и продержаться до его подхода.
Дозором тем командует брат Глеб,
участник на Хазарию похода
и прочих Святославовых побед.
Поэтому князь Севера делами
сугубо занят мирными сейчас...
А по ущельям узким, меж горами,
лавина византийская лилась!
Вот и Преслава - стольный град болгарский.
По мановенью царственной руки,
на перестрел незримо подобравшись,
в бой кинулись ромейские полки.
Доспехи им тяжелые - не бремя,
когда добыча уж видна вдали...
Шесть тысяч русских воинов в то время
за стенами учения вели.
Без лат и шлемов, лишь в простых рубахах,
с мечами и щитами лишь в руках,
учили юных старые рубаки
ходить в строю и поражать врага.
И молодежь почтительно внимала
седым героям легендарных битв...
Когда они ромеев увидали,
им сразу стало ясно: "Не спастись!"
Бежать к воротам? Греки вероломны
настигнуть их успеют без помех,
ворвутся за бегущими в ворота -
а там их ожидает лишь успех,
ведь много больше их, чем гарнизона!
Цимисхий так мечтал Преславу взять,
ведь жалкий городишко - не препона
тому, кто носит кесаря корону...
Но русские не стали отступать.
Они лицом к ромеям развернулись,
сомкнули свои красные щиты -
и против воли греки содрогнулись,
хоть знали, что враги обречены.
Шесть тысяч, без доспехов и без шлемов,
на тридцать тысяч конных и в броне
пошли в атаку, чтоб в бою последнем
пред смертью послужить родной земле,
чтоб братья их, с высоких стен Преславы
услышав грохот, крики, лязг клинков,
ворота поскорее затворяли,
готовясь отбиваться от врагов.
Крича "УРА!", славяне шли на копья,
над ними реял с коловратом стяг,
окрасились мечи ромейской кровью -
и стиснул в гневе кесарь свой кулак:
ему таких бы воинов да в войско!
Вот окружили русских... Но они
сражались с прежним яростным геройством,
как будто в битве победить могли!
Соратники их со стены смотрели,
и слезы по бойцов текли щекам:
они бы тоже биться там хотели,
и умереть хотели тоже там,
но требовалось удержать Преславу...
Своей далекой Родине верны,
стяжав в неравной битве честь и славу,
шесть тысяч русов в поле том легли.
И, без осады, сразу штурм начался -
ромейский кесарь вовсе не хотел,
чтоб хоть один бы рус в живых остался,
до Святослава с вестью бы добрался...
Под стенами росла гора из тел.
Наемники и стратиоты лезли
по лестницам осадным день и ночь,
псалмы и ругань без конца ревели,
но русские их отбивали прочь -
и каждый русский поражал немало,
покуда сам он мертвым не упал...
Но сколько греков так не погибало,
все новых Иоанн на приступ гнал.
Плечом к плечу Преславу защищали
болгары, русы и ромеи, что
под гнетом императора остались
верны заветам предков и Богов.
Они себе не чаяли награды
от князя, умирая на стене -
они за Русь и Правду здесь стояли,
и гибли от меча или в огне!
Конечно, можно убежать и можно сдаться,
чтоб жизнь под вражьим игом сохранить -
но все-таки важней собой остаться,
пусть даже жизнью за Свободу заплатить.
Пока мужчина жив - ему сражаться,
а не молить о милости чужой...
Враги на день второй смогли прорваться
за стены, огнь и смерть неся с собой.
До неба встало зарево Предславы,
над ним носился плач детей и жен,
но продолжался этот бой кровавый:
на площади на главной, пред дворцом,
вновь встали русские, сомкнув щиты, стеною,
вновь заблистали лезвия мечей,
и в этом блеске собственною кровью
платил за каждый шаг вперед ромей.
Обречены! Цимисхий потирает
уж руки: он Преславу захватил!
Войска уж церкви городские грабят,
насилуют болгарок средь руин,
у винных бочек вышибают днища
и тащат сундуки с чужим добром...
Вдруг встала клином русская дружина
и двинулась к воротам напролом,
ромейских мародеров сокрушая!
Ее вели Свенельд и Калокир.
Сквозь вражеские полчища прорвавшись,
остатки гарнизона отошли
по северной дороге к Доростолу,
где с войском пребывал князь Святослав.
Услышав о судьбе Преславы слово,
он промолчал. Лишь огнь в его глазах
сверкнул, подобно молнии Перуна.
Как кесарь смог внезапно подойти
по сумрачным ущелиям-клисурам?
Где вестовой, что князя известить
был должен о нашествии ромеев?
И над главою руки князь воздел,
и в исступленьи закричал: "Не верю!..
Неужто брата брат предать посмел!?."

*****

Угрюмо Святослав смотрел на брата,
стоявшего пред князем в железах.
Ждет страшная изменника расплата,
но страха нету в Глебовых глазах:
бестрепетно он встретил взгляд владыки...
"Скажи мне, брат, как недруги смогли
тебя заставить Истину отринуть
и встать на путь предательства и Лжи?
Меня ли предал ты? О нет - Державу!
Родную Русь, вскормившую тебя!
Доселе русом звался ты по праву,
зачем Иудой сделал ты себя?"
Повисла тишина. Глеб звякнул кандалами,
десницею на князя указав:
"Отвечу - есть преграда между нами!
С тех самых пор, как Бога я признал,
ему лишь одному - мое служенье!
А все иное - прах земной, тщета...
Что ныне, князь, твое мне повеленье?
Что мне страданья, что мне смерть сама?
Державы, царства, веры и народы -
язычников заботят только лишь:
остались только считанные годы...
Язычник! Гордо ты сейчас стоишь
и твердь земную тяжко попираешь!
Но близко Суд! Грядет Судья Судей,
и коль его ты Богом не признаешь,
пойдешь в огонь, где плачь и звон цепей!
Предательство, ты говоришь? Не предал
я Бога и оплот земной его -
Державу Кесаря... Его Господь соделал
Помазанником только одного!
И Дева Богородица над Римом
простерла свой невидимый покров...
Язычник! С Богом спорить ты не в силах!
Смерть ждет тебя и всех твоих Богов!
Есть только Рим - Царьград, Константинополь,
есть только Кесарь - суть иные тлен,
а тех, кто этой Истины не понял,
постигнут смерть и вечный Ад в огне!.."
Глеб замолчал, бесстрашен в своей вере.
Безмолвно Святослав взмахнул рукой,
и стражи потащили брата к двери
на внешний двор, на белый свет дневной.
Глашатай громко зачитал веленье:
"А коль иной изменник станет нам,
таких, их роду да на посрамленье,
на кольях выставлять по площадям.
Предатель суть - не муж и не воитель,
с ним, словно с бабой, должно поступать!"
Так смерть свою в мучениях Глеб принял,
и многим христианам умирать
пришлось на кольях или чрез распятье:
жизнь Святославу их не дорога...
В ту пору к Доростолу подступали
полки его заклятого врага.

*****

"О кречет, скажи мне, крылатый собрат, что ты видел, над полем кружа?"
"Я видел, как черная рать от полудня к стенам Доростола пришла,
я видел, как гибли в огне селенья славян и густые поля,
и как содрогалась от поступи вражьей заснувшая было земля...
Я видел, как царь чужеземный, бесчисленных полчищ вожак,
нежданно на град Доростол нападать сделал знак,
но князь Святослав упрежден был о близких врагах,
и с воинством вышел славянским навстречу ромейским полкам.
Едва шестьдесят было тысяч у князя в тот день под рукой,
и больше трехсот тысяч кесарь ромейский привел за собой.
Но Вечное Небо склонилось, над брегом поднялся седой Океан,
когда русский князь перед верной дружиною слово держал:
"Гой, братья мои! Вероломный пожаловал враг!
Несет он на Север - Полудня прогнившего стяг,
и там, где ложится от вражьего знамени тень,
огонь его злобы лишь прах оставляет от сел, городов, деревень,
где жили славяне - их кровь у врага на клинках...
Ответьте мне, братья - неужто ж подохнуть в рабах,
смириться с насилием жен, с поруганием древних святынь
способен мужчина, зовущий себя - Славянин?!
Пусть тот, кто способен отречься от Рода, покинет немедля ряды!" -
а вражьи полки уже были видны из-за горной гряды -
и князь продолжал: "Наши Предки из Сварги за нами сегодня следят,
так пусть же не будет им стыдно за то, как потомки их Землю хранят!
Так не побежим же, но встанем здесь крепко, друзья -
ведь мертвые сраму не имут, до смерти не бросив меча:
позор будет нам, только если мы с поля бежим
и Землю, Знамена, Святыни проклятым врагам отдадим!
Я буду средь вас, равный с равными, воин далекой Руси -
ее - не меня, не себя! - в этой битве вам должно спасти,
и коли паду - бейтесь так же, как бились при мне,
чтоб духу чужого вовек не бывало на нашей родимой Земле!"
...Сомкнулись щиты, и сверкнули шеломы стальной чешуей.
Столкнулись на флангах наездники русов с тяжелой ромейской ордой -
Привстав в сременах, рассекали славяне врага
секирой тяжелой варяжской или мечом до седла.
И дрогнули фланги ромеев: увидев их страх, русский князь
клин витязей пеших в атаку послал, и резня началась,
какой не бывало давно уже в этих краях!
Свет ясного Солнца пылал, словно пламя, на красных славянских щитах.
Казалось - победа ждет русов сегодня всему вопреки...
Но кесарь ромеев бросал в страшный бой за полками полки,
по десять врагов поднималось, где падал убитым один,
а где Святославу подмогу найти под Болгарии небом чужим?
Вот замерла красных славянских щитов неприступная доднесь стена...
Отхлынула прочь от нее Иоанновых воинств волна.
Какое-то время два войска стояли, готовясь вновь ринуться в бой
и страшное поле поить красной кровью - своей и чужой.
Затем затрубили рога за спиною славянских дружин,
и двинулась вспять их стена, не разбита оружьем чужим:
князь понял, что нужно любою ценою людей сохранить,
чтоб в новых сражениях подлым ромеям отмстить.
И под Доростола стенами свой лагерь разбили враги,
мечтали тяжелой осадой сломить дух славянства они,
но тщетно Цимисхий ждал вести от русов, тщеславьем своим опоен -
лишь реял на башнях кровавый их стяг, что с крестом Коловрата на нем..."

Так началась нелегкая осада.
В день ее первый русы вышли вновь -
их воевода Свенельд вел из града,
удар смертельный нанести готов
Цимисхиевым полчищам наемным.
Опять сошлись славянские ряды
с разноязыким войском чужеродным,
своей великой миссией горды:
одним ударом одержать победу!
Но Свенельд тяжко был в той битве ранен,
и отступили воины его...
Судьба Руси застыла вновь на грани -
но князь боится только одного:
остаться без припасов осажденным.
Без хлеба да без мяса воевать
не сможет даже витязь прирожденный!
Провизию придется добывать...
В глухую ночь, под крики сов и выпей
отряд к реке спустился со стены,
и мимо флота вражьего проплыли
Руси далекой верные сыны.
По деревням болгарским, что стонали
под игом вражьих полчищ эти дни,
провизии они насобирали
и в Доростол вернуться вновь смогли,
напав попутно на обоз ромейский:
сам Святослав с отрядом тем ходил!
Цимисхий в своей ярости злодейской
на утро только казнями грозил
обозным, адмиралу, полководцам...
Однако он свой нрав не исчерпал,
и вот однажды, на восходе Солнца,
дозорный русский с башни увидал,
что прибыли осадные машины
к ромеям, средь них - "греческий огонь".
Созвал князь свою верную дружину
и с ней решил опять идти он в бой -
нежданным упреждающим ударом
покончить чтоб с орудьями врага...
Опять славяне двинулись тараном,
опять бежит Цимисхия орда,
и прорубилась русская дружина
к орудиям, и стала жечь их, сечь,
командовавшему же ими чину
нить жизни оборвал славянский меч.
Опять пятно на славе Иоанна:
ведь без орудий штурм не учинить,
а павшего в сраженьи генерала
сумели русы в город утащить,
и выставив главу его на пике,
со стен кричали: "Та же участь ждет
Цимисхия-царя, коль ваш владыка
от наших стен немедля не уйдет!"
Тянулась долго тяжкая осада...
Все меньше русских воинов стоит
на стенах ими занятого града
и в поле сталью ворогов разит...
Погиб любимец князя, Икмор храбрый,
хворал и Свенельд, раненый в бою:
сыны далекой северной державы
здесь гибли за Отчизну за свою.
Князь понимал, что гибель, пусть и с честью,
Руси, славянам принесет лишь вред.
И пусть исход грядущий не известен -
пути для отступленья просто нет.

*****

То не громы возгремели могучие,
то не ветры разыгрались буйные,
то не воды взволновались бушующие -
выходили то русские воины,
выходили то волхвы-ведуны,
выходил и сам хоробрый князь
да во то ли во поле широкое.

Видели их издали вороги,
да напасть на славян побоялися...
Зажигали волхвы-ведуны костры во полюшке,
обнажали русские воины мечи свои тяжелые,
выводили из града скотину да пленников.
Начинался то Громовника-Бога день,
праздненство Перуна Сварожича грозного.

Как ударило пламя костров до самого небушка,
как заревела скотина да заплакали пленники,
чуя погибель свою неминучую,
снял князь Святослав свой крепкий шелом,
тряхнул чубом своим княжеским
и воззвал к Богу Войны, к Тучегонителю:
"А и слава тебе, Перун-батюшка,
слава тебе ото всех русских воинов!

Предстоит нам скоро дело нелегкое,
что нелегкое дело да бранное,
ведь не извадились мы сторожами стеречи -
только извадились мы в чистом поле ездити,
побивати полки захватчиков,
ни числа их, ни злобы не убоявшися...
Потому не жизни себе прошу -
Победы прошу да Славы русичам!

О себе ж одно прошу, Перун-батюшка:
коль пришел мне скорый смертный час,
ты пошли погибель мне добрую,
чтобы пал я, как жил, витязем..."
Раскатился гром средь небушка ясного,
брызнула в костры кровь жертвенная,
и надел Святослав свой крепкий шелом,
изготовясь к бою нелегкому.

*****

Той ночью осажденные не спали...
Князь на совет дружинников созвал.
Безмолвно его воины внимали
тому, что вождь им в этот час сказал:
"Смиримся ль, братья, с тем, что наша слава,
гроза былых над греками побед,
под Доростола стенами пропала?
Что торжествует недруг? Нет же! Нет!
Из окруженья нам на Север не пробиться,
не высидеть победы за стеной...
Но русский воин продолжает биться
и перед ликом гибели самой!
Так вспомним же о братьях, что уж пали,
и укрепимся мыслию о том,
что наша смерть сама от вражьей стали
поможет защитить далекий дом,
коли покажем в битве мы ромеям,
мечтающим славян всех покорить,
что нас нельзя поставить на колени,
что можно нас убить - не победить!
Умрем же, как герои умирают,
иль, коль Перун поможет, победим -
исполним, что нам предки завещали:
и что б не ждало нас, не побежим!"
И вышли все, кто выжил, прочь из града,
построились славяне вновь стеной
под алым стягом князя Святослава -
и двинулись в свой безнадежный бой.
Князь - позади, с остатком воинств конных:
их, как резерв последний, бережет.
Он указал клинком своим тяжелым
на недругов и приказал: "Вперед!"
Казалось, будто медленно, неспешно,
стена щитов качнулась и пошла,
и только был неукротим и бешен
рев сотен глоток: "В Бой! За Русь! УРА!"
Не ангелов-архангелов дружины
сошли с небес, чтоб Русь оборонить -
на смерть пошли славянские мужчины,
чтоб перед нею недругам отмстить...
...Пред битвой той бледнеет все, что было.
Бесчисленные ворогов полки,
не выдержав славянской ярой силы,
сдержать напора русов не смогли.
Горсть осажденных обратила в бегство
и первый, и второй ромейский ряд -
завидев лишь, каким презреньем к смерти
и гневом у славян глаза горят,
враги, оружье побросав, бежали.
И битвы шум и грохот перекрыв,
звучал над сечей голос Святослава:
"Руби их, братья! Враг не устоит!"
Цимисхий сам с гвардейцами ударил
на русских, чтоб ход битвы изменить -
едва смогли его гвардейцы сами
спастись и Иоанна оттащить
от беспощадных топоров и копий.
А русский князь летит на правый фланг -
он во главе своей дружины конной
сорвать стремится, что задумал враг,
чтоб конница ромеев не сумела
славянские отряды окружить...
Наездники столкнулись. Сталь запела,
ликуя, что ей дали кровь испить.
Увидев князя, кинулись ромеи
к нему со всех сторон, чтобы пленить,
о щит его их спаты зазвенели,
а он со смехом продолжал разить
направо и налево супостатов!
Но вот на шлем обрушился удар,
и замерло все войско Святослава...
Князь, обливаясь кровью, все же встал -
и бросился в бой с яростью берсерка,
а вслед за ним пошли его полки,
чтоб византийцев сокрушить навеки,
обезопасив рубежи Руси.
Вот-вот произойдет, случится чудо:
горсть осажденных сможет разогнать
рать, где в четыре раза больше люда...
Порывы ветра стали налетать,
на поле брани буря разыгралась,
песок стеною меж полками встал,
слепя всех тех, кто продолжал сражаться,
и против воли каждый отступал:
славяне - в город, в лагерь шли ромеи,
в себе сокрыв воинственный свой пыл.
Лишь равнодушно Небеса смотрели
на князя, что, как статуя, застыл,
как будто бури и не замечая.
Неужто Боги предадут его,
позору Русь и русских обрекая?
Князь закричал: "За что!? За что!? За что?.." -
поднявши руки к безразличным тучам -
"За что победы вы лишили Русь?
Ответь, Перун! Я смерти неминучей
под этими стенами не страшусь,
но Русь мою за что вы покарали?!
Ответьте, Боги!" Небеса молчат,
как будто Святослава не слыхали...
Князь опустил тогда безумный взгляд
и медленно пошел он к Доростолу,
ступая так, как будто был старик,
несущий на себе без счета годы.
Страданьем искажен был его лик...

*****

...Смотрели друг на друга два владыки:
хозяин Цареграда Иоанн,
чья роскошь показаться могла дикой,
что на коне арабском восседал,
сопровождаем пышной греков знатью,
и русский вождь, приплывший на лодье,
неотличим от боевых собратьев -
лишь только прядь волос на голове,
какую носят знатные славяне,
да в ухе лишь тяжелая серьга...
Пришел конец нелегкой, долгой брани,
мир заключить решили два врага.
Подумать только - если б не ненастье,
прервавшее сраженье, то сейчас
следа бы не осталось греков рати -
ее бы разметали русы в раз,
коль довелось бы натиск тот продолжить...
Но что теперь об этом горевать?
Князь понимал, что он уже не может
с проклятым греком больше воевать!
Ряды полков славянских поредели,
изношены доспехи и щиты,
позатупились в долгом бранном деле
мечи и боевые топоры...
Но и Цимисхий не желает битвы:
когда б не Бог, что бурю ниспослал
в ответ на его слезы и молитвы,
то царь бы на коне не восседал,
а пленником тащился за обозом
бесстрашных победителей-славян.
Вот почему утихли ныне грозы,
вот почему мир все-таки настал!
Вновь полон князь раздумий дерзновенных:
"Пускай не смог я Цареграда взять -
мой сын иль внук на греков на презренных
вновь поведет безжалостную рать.
Я укреплюсь в Болгарии, народы
славянские опять в одно скую,
чтоб Русь стояла, как и прежде, гордо,
когда я к нашим предкам отойду...
Три иль четыре года мне лишь нужно -
границы укрепить и города,
и никаким обманом иль оружьем
не будет моя Русь покорена
во веки, до скончанья бела света!
Успеть бы мне все это завершить,
чтобы не зря минувшие победы
мои потомки продолжали чтить..."
Смотрели друг на друга два владыки,
царь-азиат и князь Святой Руси -
пришел конец одной войне великой,
но нет конца у вековой вражды.

*****

В Киеве, пред юным Ярополком,
владыкой града, Свенельд речь держал:
"В чужой степи, в глухом краю далеком
отец твой с верным войском станом встал,
послав меня, чтоб известил о том я
тебя, чтоб ты помочь отцу успел:
в степях тех печенеги ныне бродят,
спасенья нет от сабель их и стрел
тому, кто попытался по Днепру бы
их миновать и до Руси доплыть..."
Искриливились у Ярополка губы:
"Я был бы рад, быть может, пособить,
ведь он - отец, и всей Руси владыка...
Да только как мне рать свою послать?
Прознав о том, Олег иль Володимир
начнут на мои земли нападать.
Ты был в походе, Свенельд, ты не знаешь,
что здесь давно творится без отца:
на брата брат злодейство замышляет,
и часто разгорается вражда..."
"Но княже! Твой отец тогда погибнет!
Неужто ты допустишь, чтобы он -
палач хазар, ромеев сокрушитель -
был степняком убит или пленен?"
"Увы, о Свенельд. Я помочь бессилен
отцу и господину... Может быть,
еще он сможет с верною дружиной
атаки печенежские отбить,
как побеждал хазар и греков прежде...
И не проси меня, седой герой:
страшны дела, творятся что на свете -
я к братьям ввек не повернусь спиной!"

*****

...На берегу Днепра-реки широкой,
могучей грудью принявший металл
во длани степняка клинка кривого,
сраженный русский воин умирал.
Он вспоминал, как голодом и хладом
терзала Святослава рать Зима,
как князь решил, что уходить им надо,
пока их Мара всех не забрала,
как повторил он сказанное прежде:
"Уж лучше с честью пасть в бою лихом,
пусть даже на победу нет надежды,
чем выжить, став для чужака рабом!"
Как понеслись лодьи по бурным водам,
как засвистели стрелы над главой,
и как на встречу печенежским ордам
повел на берег русов за собой
владыка грозной северной Державы,
великий полководец, вождь славян,-
на смертный бой, тяжелый и кровавый,
мечом врагов рубя по сторонам,
и, как один, все русичи сражались...
Все меньше, меньше оставалось их,
но и смертельно ранеными дрались
герои против недругов своих -
хлестала кровь из сабельных разрубов,
пронзали стрелы русские тела,
но выкликали стынущие губы:
"Вперед! За Русь! За Родину! УРА!"
Вот сломан строй, рассеяна дружина,
стрелой в плечо и сам князь поражен,
но он стоит и бьется, как мужчина,
хоть ему ясно, что он обречен.
Сражался Святослав, доколе кровью
из стреляной он раны не истек,
и множество врагов забрав с собою,
несломленным упал он на песок.
Померк взгляд глаз его небесно-синих,
застыло сердце в княжеской груди...
Так умер сын Перуна, гордый витязь,
последний вождь Языческой Руси.